Сангвиния работает. У Сангвинии нет времени на скорбь или проблемы. В ней умирает ребенок - следующий. На этот раз без аномалии обошлось - он просто умирает. В один из дней Сангвиния ела сладости по старинному рецепту Энлеаля, а потом ей стало плохо с утра. Типичная тошнота - прежний отвар один из помощников придворного врача сменили лакричным. А потом она потеряла сознание. Врач ее - она отказалась его сменить, - смог лишь констатировать факт через несколько дней недомогания. Ребенок мертв. Сангвиния воспринимает это холодно и отстраненно. Мертв и мертв - жаль, что так вышло, но, может, боги милостивы хотя бы в этом? Хотя - если бы они были милостивы, этого бы вообще не произошло. Она бы не носила его ребенка - он бы не убил ее семью. Отецц не убил бы его семью. Но богам плевать на трагедии смертных. На то они и боги. Однажды Раоден спрашивал у нее, чей бог более жесток - они все жестоки. Кроме Дионас, конечно. Винить ее хоть в чем-то физически невозможно. Она не виновата. Не она запустила эту цепь событий. Сангвиния знает, что не сможет обратить ее вспять - но она часто слушает Люцериса.

Странно это, наверное - иметь хоть сколько-то теплые отношения с генералом армии, завоевавшей ее страну. Но он напоминает Корвуса - и он не делает плохих вещей. Наоборот. Рассказывает о прошлом Раодена - это заставляет Сангвинию хмуриться чаще и думать. О многих вещах. Отец не был святым - он был вздорным, он был упрямым, он был безумным временами. Это понятно лишь уму взрослого - в детстве это все казалось забавными причудами любимого отца. Который не сказать, что любил в ответ. И сделал ужасное. Насиловать женщину, которая ему отказала? Чудовищно. Сангвиния помнит, что мать всегда носила длинные рукава и скрывала тело. Был ли он жесток с ней? Раньше это казалось просто ее причудой. Просто ее привычкой. Просто ее сдержанностью. Ее благородством. Было ли это попыткой скрыть что-то от посторонних глаз? Сангвиния долго стоит перед семейным портретом - и вглядывается в холодный и высокомерный взгляд отца. И хочет восстановить то, что еще можно восстановить. Теперь - не только в своей стране. Это наверняка будет долго - она делится мыслью сначала с Корвусом, объясняет, что это может дать даденгерам новый дом. И они, быть может, дадут драконам дышать свободнее. Если проявить чуткость к их трагедии, может, это освободит дрейгаров. Потом об этом же говорит Люцерису - без фраз о трагедии, только о намерении восстановить Энлеаль. И начинает кропотливо собирать информацию.

К сожалению, Раоден не делает задачу проще. Напротив - он мешает. Он пускает в какой-то безумный кутеж. Позорище - когда Император Элантрийский приползает пьянющим в свою же постель. Бормочет в ухо всякую чушь - проводить с ним ночи стало...мерзко. Потому что он пьяный идиот. Вместо советов Раоден посещает что угодно, но не собрания. Не хочет руководить своим государством. А Сангвиния не может решить все. У нее ни полномочий, ни полноты власти. И это выводит из себя. Закольцевать все на себе - и отстраниться? Какая безответственность!

Люцерис просит Сангвинию задержаться - мол, нужно обсудить кое-что, Императрица. И рассказывает ей, раздраженной от того, что очередной совет оканчивается ничем, что Император опять на попойке. Среди других женщин (его право, его можно понять, его жена не красавица - и, кстати, калека), среди рек вина (достало). Стране нужно решение вопросов. Но Император предпочитает упиваться до скотского состояния. И поэтому она идет прямо туда. Решать вопрос.

Сангвиния смотрит на это безобразие - Империум не видит своего Императора уже сколько? Достаточно, чтобы Совет был едва ли не парализован. Ведь у Сангвинии нет права принимать решения самолично. У Сангвинии вообще ничего нет. Особенно терпения. Оно подтачивалось, подтачивалось - и вот его не осталось. Поэтому Сангвиния не терпит - она не в ярости, конечно. Она просто крайне разочарована и зла. Поэтому, глядя на своего бестолкового мужа, едва вяжущего лыко, послушайте его только, женат, надо же, вспомнил, учитывает, она просто отвешивает ему звонкую пощечину. Чтобы он даже если и разозлился, но хоть как-то в себя пришел. Животное пьяное.

- Как мило, что ты об этом помнишь, - она цедит слова сквозь зубы, приподнимая брови то ли от недовольства, то ли от удивления, что Раоден вообще еще что-то может говорить.

Она мрачно хватает его за ворот одежды - и тащит. На свежий воздух, в сад - там крайне неаккуратно роняет его в пруд с рыбками. Мелкий, не потонет. Но, может, хоть как-то придет в себя. Сангвиния разочарована. Сангвиния зла. Потому что Раоден бежит от проблемы - пусть не обсуждает, если не хочет, но сбегать от мира он не имеет права.

- Что ты себе позволяешь? Твоя страна нуждается в правителе, а ты устраиваешь какой-то притон и напиваешься изо дня в день? - она не повышает голос, о нет, скорее говорит тише, едва не шипит, как растревоженная змея, руки на груди скрещивает, - прекрати себя жалеть, Раоден.

Потому что, может быть, он лишен детей, может быть, его прошлое ужасно, но если Сангвиния смогла найти в себе силы не позволять прошлому мешать своей работе, то пусть и этот идиот возьмет себя, наконец, в руки. Идиот.

Ладонь почти не болит - Сангвиния, пожалуй, боль просто не замечает. Она устала, что Раоден просирает время в бездне жалости к себе, такому несчастному и покинутому. Что он берет не себя в руки, а вино, что от него пасет перегаром. Что он шатается и смотрит как баран. Что она не может ничего сделать для страны без него - в том числе для его страны. И вот он снова! Снова говорит так, будто все, что у него есть - это падший Энлеаль. Ничего, ничего, вот восстановит его Сангвиния - и не будет у Раодена шанса отговорки находить в этом. Неужели его точка в вопросе завоевания касается только войны? А как же управление, как же интеграция, как же...да он просто невозможный и нереальный! Он совершенно не понимает, что если на нем завязано все управление, то из-за его отсутствия госаппарат встанет! Какая вопиющая безответственность! Это Сангвиния в свое время могла позволить себе ступор и поиск убежища от него подальше - потому что от нее зависело слишком мало. Но он? Он отказывает не только ее людям - но и своим. Послушайте его, не нуждается ни в чем его страна! Бестолочь. Пьяная бестолочь. Сангвиния злится, Сангвиния бесится - и нет, вода ей не помогает. Дурацкие волосы отрасли - и облепляют лицо. Сангвиния отфыркивается от воды и цепляется пальцами за камни вокруг пруда.

Закономерно режет руку - и досадливо морщится, коротко используя свои магические навыки, чтобы затянуть такое досадное недоразумение. Мокрую, облепляющую тело, высушить сложнее - да и мелочи все это. Хотя на воздухе быстро рубашка становится прохладной и неприятной. Сангвиния все еще не успокаивается - не столько потому что вода не успокоила, сколько потому что ее муж продолжает плеваться обидами. Это она-то постоянно недовольна? А чем ей быть довольной? Она поблагодарила его за закрытие аномалии? Поблагодарила. Да, не была согласна с его решением - но была благодарна. А во всем остальном - Раоден делал куда больше зла, чем добра. Она была бы рада всего этого не помнить. Была бы рада, если бы была безмозглой подстилкой, которой было бы достаточно того, как одежда вычерчивает каждую мышцу на крепком теле. Но - Сангвиния, конечно, сильнее этого.

- Я хочу, чтобы ты проспался и протрезвел. И чтобы явился на завтрашний совет сознательным, - она все еще шипит, теперь еще и мокрая, разводящая вымокшие волосы в стороны, выжимает их, параллельно раздраженно потряхивая ногой, словно кошка, потому что в сапогах вода, - а не сбегал снова к вину и разврату.

Может, Сангвиния просто устала ложиться к пьяному мужу. Если честно - для себя уже решила, что больше не придет. Что ее присутствие ему не помогает - только хуже делает, очевидно. Поэтому нужно снова привыкнуть спать одной. Нужно больше работать. Хотя сейчас работа потеряла всякий смысл - принятие любых изменений без Раодена было невозможно. Лазеек не было. Поэтому - поэтому проще просто перестать навязывать себя. Кому нужна жена-калека? Тем более потерявшая ребенка, а потому, очевидно, совершенно непригодная для династических игрищ жена-калека. Сангвиния устало вздыхает - да. Вот такие мысли помогают остыть. Помогают вспомнить, что не надо было вообще приходить. Что ему и без нее весело и хорошо - его трудно за это осуждать. За тягу к прекрасному. За желание отстраниться. Сангвиния устало трет переносицу. Надо было перетерпеть а не слушать Люцериса. Люцерис Раодену друг. Соратник. Почему Сангвиния должна этим заниматься?

- Не стоит. Ты не должен передо мной извиняться, - Сангвиния почти готова зашипеть "ты ведь тут один горюешь", но не говорит ему этого. Только устало выдыхает и прикрывает глаза. Прохладно. Липко. Мокро.

Впрочем - у них разное горе, конечно. Раоден оплакивает нерожденных детей (боги к Сангвинии милостивы хотя бы в этом) - и свой народ. Сангвиния - Сангвиния оплакивает свое племя. И род Этерна. Ребенок - ребенок ей не был важен. Он был случайностью. Он был неожиданностью. Он был порождением печали. Страха. Крови. Лишь счастье, что он не увидит мир. Мир, который его не интересует вовсе. Теперь Раодена не интересует вообще ничего. Сангвинию это до сих пор раздражало. Теперь - теперь раздражение выгорает. И остается только печаль. Не по нему, конечно. По обездоленной их земле. А ведь эту землю он сам взял - как наследие. По праву крови. А теперь отвергал.

Может, ему нужно посмотреть на то, на что Сангвиния смотрела все детство. Ощутить общность. Ощутить себя частью чего-то хорошего. Может, это поможет лучше, чем шипение друг на друга? Может, это поможет ему видеть в ней...только опустевший живот? Иначе почему из раза в раз он так смотрит? Ему нужно пространство - хорошо. Сангвиния может его дать. Чуть позже. Сначала - сначала пусть ощутит себя частью уже существующей семьи. Может, это поможет. Сангвиния не уверена.

- Ты правда не понимаешь, что все они в тебе нуждаются? Что все это - оно твое? - она утомленно выкидывает руку в сторону лежащей под замком столицы, а после прикладывает мокрые пальцы к не менее мокрым волосам, ведь это правда его, он тут владыка, он тут спаситель, он тут Этерна, - пойдем. Я тебе кое-что покажу.

Она больше не берет его за одежду. За руку и до этого ни разу не брала - и теперь не берет. Идет тихо, спокойно, руки за спиной прячет. Это кажется хорошей идеей. Если он так хочет семью - пусть увидит тех, кто был до него. Узнает их истории. Увидит их лица. Увидит, сколь сильно он похож на своих предков. Сколь много они делали. Как много теряли. Стража смотрит как-то странно - конечно, не каждый день мимо тебя идут два промокших до нитки монарха. Сангвинии плевать. К ощущению мокрой одежды она привыкает.

Коридор памяти. Так называл это дедушка, когда приходил. Он часто приходил к героям прошлого, когда не имел ответов на будущее.

С портрета смотрит длинное волевое лицо с тяжелым, хищным взглядом - и белыми волосами, столь длинными, что часть их непременно собиралась в косы, а другая - в высокий хвост. На лице этом много шрамов. Напротив есть тот же человек, но рядом с ним сидит женщина - спокойная, собранная и прохладная, черноволосая и зеленоглазая, с воротником платья столь высоким, что им наверняка можно было прикрыть добрую половину лица, если застегнуть (и, насколько Сангвиния знала, первая королева дрейгаров так и ходила). А еще там есть ребенок. Семья Малкадора Героя была небольшой - жена и сын с сияющими благородством глазами. У Этерн крайне редко бывало больше двух детей. Малкадор Герой в детстве для Сангвинии был примером для подражания - она играла с Корвусом и Магнусом в Малкадора и его верную триаду, повергавшую великана (ее роль исполняла самая злая нянька), сражавшего чудовищного древесного паука в горах (его играло дерево) - и прочие его подвиги.  А теперь Сангвиния понимает, что в Раодене куда больше от героя ее детства, чем в ней самой. И в поступках, и во внешности.

- Это твой далекий предок. Основатель династии, первый дрейгар Фригии. Его звали Малкадор Этерна. Но его всегда называют Малкадором Героем, - голос Сангвинии, спокойный и тихий, наполняется теплом, тихим, робким, осторожным, это все же, ее герой, Сангвиния в детстве восхищалась им более прочих, да что там, она так стремилась быть как далекий прапра(много пра)дедушка, что даже ее альтер эго взяло его лицо, - он был правителем во времена, когда чудовища еще жрали этот мир. Он защищал своих людей и готов был отдать за них жизнь. И отдал. Он потерял супругу в бою. Говорят, после этого он месяц не возвращался с охоты на тварей. Все думали, что ушедший в одиночку всеблагой защитник пал. А потом он вернулся. И продолжил их защищать.

Забавно, конечно. Малкадору не нужно было давать пространство - он, конечно, забросил государство на целый месяц, но его сын к тому моменту уже был хорошим управленцем и со всем справился. А Малкадор - Малкадор просто занимался одной конкретной своей работой. Охотой на чудовищ - чтобы страна была в безопасности. Однажды он от этого и погиб. Раоден - Раоден тоже чуть не погиб. И тоже переживал потерю не самым адекватным способом. И, к сожалению, Раоден занимался еще и не самым полезным вариантом деятельности. Сангвиния тяжело вздыхает и подпирает мокрой спиной стену.

- Я понимаю, что ты проходишь через боль. Иногда через боль надо жить, - она отводит взгляд, ноги в щиколотках скрещивает, на Раодена больно смотреть, потому что она не знает, как поддержать его, да и не знает, имеет ли на это право, то, что они делят метку и постель, не значит, что она имеет право к нему лезть, да и это кажется чем-то неправильным, все же, они не близкие, они не друзья, они вообще кто? и почему Сангвинии не наплевать? - и я понимаю необходимость во времени. В пространстве. Но ты не должен бросать тех, кто от тебя зависит. Пойми, ты не первый, кто проходит через все это. Если тебе нужна помощь, просто попроси о ней. Люцерис о тебе очень беспокоится. Как когда-то о Малкадоре волновались его верные.

О своем волнении Сангвиния не говорит. Потому взгляд и отводит - потому что в глазах волнения через край. А оно, волнение ее, ему и не нужно. Она уже проявила заботу, когда его могло разорвать. А ему от нее - ни горячо, ни холодно. Но - он все еще не один. И без Сангвинии есть те, кто о нем заботится. И кому он готов позволить это делать.

Сангвинии тяжело в этом зале находиться - кажется, что ее  предки смотрят на нее с презрением. Страну не уберегла. Драконов не уберегла. Склонила голову и живет с позором, от которого положено вместе с драконом отправляться за гряду Валлиус, воздать в самом далеком храме почести - и улететь дальше на терру Инкогнита, окутанную облаками и штормами, чтобы никогда не вернуться. Там кладбище таких же забытых и отринутых, такого же позора, который не скрыть, не смыть - только похоронить там, где никто никогда не побывает. Ей тяжело стоять перед пронзительным взглядом Малкадора Героя. Ей тяжело стоять перед тяжелым взглядом Целестины Воздаятельницы. Ей тяжело стоять перед теплым взглядом Жиллиан Крови Земли. Она говорит про них, про их потомков, про всех тех, кто был коронован на царство на небе и на земле. И ей больно.

Но Раодена интересуют не только они. В итоге.

- Они не случайны. Древнее наречие, его зовут высоким. У всего свое значение, - Сангвиния говорит спокойно, будто лекцию проводит, заводит руки за спину и глаза полуприкрывает, она тоже однажды задавала этот вопрос, а теперь просто дедушка говорил ее голосом, как потом будет говорить голосами ее детей, если боги не ниспошлют ей милость, - Этерна означает "вечный". Мое имя означает "кровь". Аэтра - "чистое небо". Сигиллит - "хранитель печати". Большинство имен, названий и терминов в нашей стране образованы от высокого наречия.

Странно, конечно, что он спрашивает - с другой стороны, у них разные культуры, в конце концов. Она вот не знает много про дэров - хотя в последнее время начала больше изучать. А он, видимо, про дрейгаров не очень много еще узнал. Это нормально, Сангвиния не осуждает. А вот Люцерис знал больше. Во взгляде его иногда таилась печаль и сердечное томление - и Сангвиния не говорила ему о том, что она все видит. Только молча стояла рядом - и наблюдала. Люцерис красивый. Корвуса напоминает. Только вот Корвус может любить того, кого хочет. А Люцерис только смотрит куда-то в себя и коченеет.

- Скорее он заботится о лучшем друге. И это мило, - она пожимает плечами и коротко улыбается себе под нос, скромно и мягко, Люцерис вроде и врагом был, и генералом врага был, а между тем из всех приближенных Раодена с ним получилось быстрее всего сойтись характерами, объективно говоря, он был достойнейшим человеком и благороднейшей душой, воплощал все то, что ценил дрейгары, он был справедлив и логичен, а потому смог вызвать у Сангвинии уважение, - а мы с ним просто работаем над одним делом.

Потому что она-то ему не друг, наверное. Он ей - просто нравится как человек. Она ему - трудно сказать кто. Декорация при лучшем друге, которую надо иногда придержать? Трофей, который иногда нужно протирать? Трудно сказать. Сангвиния с трудом верилось, что кто-то из крылатых способен относиться к ней хорошо. Теперь. Что кто-то вообще увидит в ней хоть когда-то не просто опозоренную девицу драконьей крови. Что в ней за этим постыдным клеймом увидят что-то достойное. Есть ли оно у нее? Сангвиния сомневается. Раоден вот не видит ничего достойного в их семье. Это обидно - Сангвинии за них обидно, а не за себя, конечно. Дедушка такого не заслужил. Больше всех - дедушка. Из тех, кто был с ней лично знаком. Великие короли и королевы прошлого тем более не заслуживали. Они верили в то, что их потомки обретут величие и царство, каких не видел свет. Путь к этому царству, оказывается, на драконьей же крови. На их, Этерн, крови.

- Спасибо, что слушаешь, - Сангвиния кивает коротко, не смотрит на Раодена, смотрит на лицо матери на портрете, на маленькую Аэтру, которая растет вроде рядом, но так далеко, смотрит на всех них, застывших на картине, а после переводит взгляд на мужа и тихо выдыхает,  - не все в твоей семье плохие. В тебе кровь множества великих и благородных людей. Ты способен на великие свершения - и достоин любви своих подданных. Просто не отворачивайся от них.

Любил ли отец ее мать? Это был сложный вопрос. Сангвиния не уверена. В детстве отсутствие в их отношениях теплоты казалось...ну, воспитанием? Они все еще исполняли ритуальный полет перед рождением Аэтры. Перед зачатием, если точнее. Они хотя бы были верны традициям. Дом Этерна всегда был основательным, несгибаемым. Непоколебимым, как драконы, которые не должны склонять голов - Сангвиния очень неправильный дракон, выходит? От Этерны в Раодене больше. И все же - вопрос был о любви. В детстве казалось, что она есть - в том, как отец укладывал на плечо руку матери, как они держались рядом на приемах, как горделиво. Сейчас понятно - любви там не было. Но вот саму Сангвинию он вроде как любил? Так, как умел. И Аэтру. Иногда. Когда его глаза не блестели безумием.

- Не думаю, - Сангвиния покачивает головой и приобнимает себя за плечи, одежда мокрая и уже холодит, а Сангвиния, может, в огне не горит, но очень неправильный дракон - и подмерзает, но не прерывает разговора из-за такого пустяка, - он был с ней, пожалуй, отстраненным. Повелительным. Она была для него трофеем, выгодной партией. Красавицей и отрадой дома Литарисов, которой можно было хвастаться, как достижением.

Еще бы. Мама была от крови дракона истинного. В ее детях должно быть больше драконьей крови. Но в Сангвинии ее было до одури мало, видимо. Зато ее связи с драконами могли позавидовать многие. А вот ее положению, наверное, завидовал бы только дурак. Но она уже свыклась. Было не так плохо, как в самом начале.

- Хотя в детстве казалось, что он просто делает все то, что ожидается от короля. Не дает чувствам превалировать над долгом перед государством, - Сангвиния знает эти ожидания. Ее в них воспитывали. От нее этого ожидали - и она на рефлексе, на вбитом инстинкте этому соответствует. Каждой застегнутой пуговкой, каждым сдержанным ответом совету.

Это тоже часть наследия. Хоть с ней-то она справится?